Канун - Страница 12


К оглавлению

12

И теперь, когда вдругъ произошло молчаніе, онъ тряхнулъ своей волосатой головой и сказалъ.

— Нѣтъ, господа, не то и не то. Россію спасетъ трудъ — неусыпный, каторжный, тяжкій… Да, да, да… Все въ ней запущено, во всемъ она отстала. Надо бросить на время обольстительныя мечты и красивыя фразы, засѣсть и работать. Засѣсть всѣмъ разомъ — тысячамъ, сотнямъ, милліонамъ, всѣмъ, до чьей головы коснулось просвѣщеніе… Вотъ что я говорю.

Зигзаговъ спросилъ. — Во имя чего работать? Безъ обольстительной мечты онъ часу не можетъ прожить. Безъ нея смерть. — Красивая фраза? — въ ней выражается красивая душа, которой какъ красивой женщинѣ, нужны красивые наряды…

И поднялся споръ, который длился за полночь. Побѣдителемъ остался, конечно, Зигзаговъ. Корещенскій спасовалъ на полдорогѣ и замолчалъ, но блестящій спорщикъ Зигзаговъ одержалъ только внѣшнюю побѣду, а Корещенскаго не убѣдилъ. Онъ остался при своемъ мнѣніи, которое иллюстрировалось его собственной жизнью. Онъ самъ былъ — неусыпный каторжный трудъ.

V

Мѣсто, которое занималъ Левъ Александровичъ Балтовъ въ обществѣ родного города, было совсѣмъ особое. Онъ не проходилъ никакихъ общественныхъ должностей, не имѣлъ ни какого отношенія къ администраціи. Онъ даже какъ то сторонился всякой общественной дѣятельности.

Всякій разъ въ періодъ выборовъ возникалъ вопросъ о его кандидатурѣ въ городскія головы. Его имя какъ-то само собой просилось на языкъ и невольно произносилось громко.

И ему предлагали и было совершенно очевидно, что, если бы онъ поставилъ свое имя, то былъ бы избранъ чуть-ли не единогласно, но онъ всегда отказывался.

Карьера его дѣйствительно была удивительна. Его отецъ былъ бѣдный дворянинъ, уже совершенно обрусѣвшій и вполнѣ, какъ русскій, говорившій по русски. Но дѣдъ пришелъ на югъ съ береговъ балтійскаго моря и былъ настоящій нѣмецъ. Его въ городѣ помнили немногіе, очень старые люди и они утверждали, что даже фамилія его произносилось не совсѣмъ такъ, какъ произносится теперь, что назывался онъ Baltenhof и это слово незамѣтно перешло въ Балтовъ. И отцу Льва Александровича уже досталось въ совершенно обрусѣломъ видѣ.

И этотъ дѣдъ, по словамъ помнившихъ его, былъ простой коммиссіонеръ по покупкѣ сырыхъ кожъ, которыя онъ отсылалъ въ родныя мѣста для выдѣлки. Съ другой же стороны онъ распространялъ въ городѣ выдѣланныя кожи.

И операція эта была очень скромная, она едва давала ему возможность прилично существовать. Но всѣ помнили, что это былъ человѣкъ какой-то необыкновенной честности.

Отецъ Льва Александровича уже кожами не занимался. Онъ получилъ нѣкоторое образованіе, уже «русское», и былъ чиновникомъ средней руки, служа въ таможнѣ.

Но жилъ онъ недолго. При переходѣ изъ гимназіи въ университетъ, Левъ Александровичъ потерялъ отца, который простудился на своей тяжелой службѣ и умеръ.

И съ этого момента онъ началъ вести самостоятельную жизнь. Его блестящія способности выдвинули его еще въ гимназіи, изъ которой онъ вышелъ съ золотой медалью и ему легко было найти уроки. Ихъ у него было даже слишкомъ много, такъ что онъ дѣлился ими съ товарищами.

Выборъ факультета онъ сдѣлалъ странный. Онъ занялся естественными науками. Въ то время, правда, изученіе природы всѣхъ увлекало. Въ университетѣ лучшіе профессора были на естественномъ факультетѣ; на филологовъ смотрѣли, какъ на полезныхъ, но жалкихъ тружениковъ, а на юристовъ, какъ на легкомысленныхъ верхоглядовъ.

И въ самомъ дѣлѣ, на филологическій факультетъ поступали почти исключительно бѣдные семинаристы, соблазнявшіеся легко получаемыми стипендіями, а на юридическій, за немногими исключеніями, поступали большею частью люди, которые не хотѣли серьезно заниматься. Обыкновенно они цѣлый годъ ничего не дѣлали и только наскоро и поверхностно готовились по запискамъ къ экзамену.

Но со стороны Льва Александровича это не было увлеченіемъ и менѣе всего онъ слѣдовалъ модѣ. У него тогда еще далеко не было выработано міросозерцаніе и не былъ составленъ планъ жизни. Но умъ его совершенно не выносилъ общихъ теоретическихъ понятій. Онъ страстно стремился къ точному, осязаемому знанію. Вотъ была единственная причина выбора имъ естественнаго факультета.

И первое время онъ со страстью предавался изученію зоологіи, химіи и физіологіи и даже теперь, когда онъ въ продолженіе двадцати лѣтъ совершенно не соприкасался съ этими областями, онъ много зналъ въ нихъ и, можетъ быть, въ самомъ дѣлѣ изученіе точныхъ наукъ имѣло глубокое вліяніе на выработку не только ума его, но и характера.

Однако, уже съ третьяго курса онъ сталъ относиться къ избранному роду наукъ полегче и до окончанія занимался ими хотя и усердно, но безъ увлеченія. Во первыхъ, онъ любилъ всякое дѣло доводитъ до конца и никогда ничего не бросалъ на половинѣ, а во вторыхъ, все-таки онъ долженъ былъ кончить въ числѣ лучшихъ.

И онъ продѣлалъ все, что для этого требовалось: выдержалъ блестящій экзаменъ, представилъ всѣ работы, написалъ выдающуюся диссертацію, получилъ кандидата и медаль, но на этомъ и покончилъ съ естественными науками.

Въ это время его уже интересовали другія науки — экономическія. И онъ даже одно время хотѣлъ вновь поступить въ университетъ, чтобы выслушать курсъ юридическихъ наукъ, но пожалѣлъ времени и рѣшилъ выполнить это самостоятельно.

Онъ поступилъ на службу въ пароходное управленіе и, работая тамъ усердно, изучалъ по книгамъ политическую экономію.

На службу онъ поступилъ безъ всякой протекціи, на маленькое мѣсто, которое оплачивалось до смѣшного ничтожнымъ жалованіемъ. И первые четыре-пять лѣтъ его никто тамъ не замѣчалъ и не зналъ. Товарищи удивлялись ему: такой блестящій студентъ, такъ прекрасно кончившій, довольствуется незамѣтной службой. Ждали, что онъ будетъ готовиться къ кафедрѣ, дастъ какія нибудь удивительныя открытія, или, самое меньшее, поступитъ въ спеціальное училище и будетъ инженеромъ или технологомъ.

12