Прошло съ четверть часа. Левъ Александровичъ прочиталъ статью до послѣдняго слова, потомъ твердымъ энергичнымъ движеніемъ рукъ сложилъ газету въ нѣсколько разъ и всунулъ ее въ портфель. Выраженіе его глазъ было ледяное.
— Я ѣду въ министерство, — сказалъ онъ, поднявшись. — Мм… впрочемъ, прибавилъ онъ, вынувъ изъ портфеля газету, — пожалуйста, передай это Натальѣ Валентиновнѣ и вотъ это, — и онъ швырнулъ на столъ письмо Зигзагова и, не прибавивъ больше ни слова, быстро ушелъ.
Лизавета Александровна молча проводила его глазами и бросилась къ столу.
— Что онъ сдѣлалъ, этотъ господинъ? — спросила она Володю.
— Написалъ статью о дядѣ, - отвѣтилъ Володя.
— Гнусную? Ну, конечно… Я всегда говорила… Я предостерегала… Покажите письмо, Володя.
— Дядя велѣлъ передать его Натальѣ Валентиновнѣ.
— Я ближе ему, чѣмъ Наталья Валентиновна.
— Я противъ этого не спорю, тетя, — но онъ велѣлъ.
— Володя, мы-же съ вами все-таки свои… Покажите мнѣ письмо.
Володя не находилъ причины отказывать ей, онъ далъ ей письмо.
— Негодяй!.. Я всегда говорила… Я предостерегала… А меня не слушали… Дайте сюда статью…
Она взяла газету и начала читать статью. Но она мало понимала въ ней.
— Такъ онъ, значитъ, укралъ? воскликнула она.
— Это единственное, что вы поняли, тетя? а вѣдь дѣло-то совсѣмъ не въ этомъ.
— Я понимаю только, что Льву это непріятно, ужасно непріятно… Я это видѣла по его глазамъ…
Володя не хотѣлъ спорить съ нею и ушелъ къ себѣ. У него въ этотъ день были дѣла, но онъ о нихъ и не думалъ. Онъ ходилъ по комнатѣ и все время передъ нимъ носился образъ дяди, какимъ онъ видѣлъ его передъ уходомъ. Выраженіе глазъ его было удивительно. Никогда онъ еще не видѣлъ въ нихъ такого ледяного холода.
И ему казалось, что одинъ этотъ взглядъ рисуетъ передъ нимъ дядю въ новомъ свѣтѣ. Нѣтъ, это не тотъ спокойный и благожелательный человѣкъ, какимъ онъ его себѣ представлялъ. Человѣкъ, у котораго хоть минуту могутъ быть такіе глаза, долженъ быть способенъ на жестокость.
И онъ думалъ о томъ, что какъ разъ теперь надъ Зигзаговымъ, можетъ быть, совершается возмездіе, и не могъ себѣ представить его размѣровъ. Ему хотѣлось поѣхать къ Максиму Павловичу, онъ даже чувствовалъ, что долженъ быть тамъ въ это время, но онъ былъ связанъ порученіемъ передать письмо и газету Натальѣ Валентиновнѣ.
Да и помимо этого ему хотѣлось видѣть Наталью Валентиновну, такъ какъ для нея вся эта исторія будетъ тяжела. И онъ нетерпѣливо ждалъ, когда она выйдетъ.
И вотъ раздался ея звонокъ. Къ ней въ спальню побѣжала горничная. Онъ вышелъ, чтобъ встрѣтить ее и спросить, скоро ли выйдетъ Наталья Валентиновна.
— Имъ нездоровится. Они приказали кофе принести въ спальню.
Тогда онъ счелъ себя развязаннымъ отъ тяжелаго порученія. Онъ запечаталъ газету и письмо въ конвертъ и отдалъ его горничной.
— Когда Наталья Валентиновна встанетъ, передайте ей! — сказалъ онъ и, одѣвшись, вышелъ на улицу.
Было уже около часу, когда онъ пріѣхалъ на квартиру Максима Павловича. Онъ не засталъ его. Тогда онъ направился въ редакцію.
Тамъ онъ нашелъ смятеніе. Послѣ конфискаціи оставшихся номеровъ, редакторъ былъ вызванъ по начальству и вернувшись объявилъ, что газета пріостанавливается на полгода. Но никто не былъ арестованъ, всѣ были невредимы.
Максимъ Павловичъ былъ здѣсь. И у него былъ торжественный видъ. Множество лицъ, знакомыхъ и незнакомыхъ, прибѣгали въ редакцію, отыскивали его, поздравляли и жали ему руку.
Володю онъ встрѣтилъ привѣтливо и сейчасъ же потащилъ его въ отдѣльную комнату.
— Ну, что? передали? — спрашивалъ онъ о своемъ письмѣ. Володя разсказалъ все, какъ было.
— А Наталья Валентиновна?
— Я не видалъ ее сегодня. Я оставилъ для нея статью и ваше письмо къ дядѣ въ конвертѣ.
— А! вотъ о ней-то я и хотѣлъ больше всего знать.
— Но васъ не взяли, Максимъ Павловичъ! Впрочемъ, я думаю, что дядя этого и не позволитъ.
— Почему вы такъ думаете?
— Потому что это была бы мелочная месть, недостойная его.
— Ну, хорошо, вы, когда встрѣтитесь съ нимъ, спросите, считаетъ ли онъ это для себя достойнымъ?
Говорить долго съ Максимомъ Павловичемъ ему не пришлось. Зигзагова буквально рвали на части. У него оказалось поклонниковъ и почитателей бездна.
Вся редакція имѣла какой-то праздничный видъ. Не было вовсе впечатлѣнія катастрофы. Въ сущности, никакихъ другихъ послѣдствій нельзя было ждать. Редакція была приготовлена къ погрому.
Удивлялись только чрезвычайной снисходительности, благодаря которой до сихъ поръ лично никого не задержали.
Володя скоро ушелъ. Что-то влекло его провѣдать Корещенскаго. «Надо посмотрѣть на его лицо»! сказалъ онъ себѣ.
Онъ пошелъ не въ гостинницу, а въ министерство. Тамъ уже всѣ знали о статьѣ и читали ее. На лицахъ у чиновниковъ были ужасъ и негодованіе.
Корещенскій принялъ его, но успѣлъ сказать всего лишь нѣсколько словъ.
— Вы читали статью Максима Павловича? — спросилъ его Володя.
— Читалъ. Изумительная по ѣдкости статья.
— Что его ожидаетъ?
— Отъ меня ничто. А отъ другихъ, не знаю.
— Думаете-ли вы, что дядя допуститъ суровыя мѣры?
— Думаю ли я? А зачѣмъ вамъ знать, что я думаю? Чиновникъ долженъ думать о дѣлахъ своего вѣдомства. А это дѣло принадлежитъ къ вѣдомству полиціи. Значить, тамъ объ этомъ и думаютъ.
Звонокъ оторвалъ его отъ разговоровъ: его призвали къ телефону. Говорилъ самъ Левъ Александровичъ.
— Ну, вотъ видите, — сказалъ Корещенскій Володѣ, - некогда говоритъ съ вами. Самъ Левъ Александровичъ зоветъ меня къ себѣ.