Канун - Страница 79

Володя пошелъ къ Корещенскому на другой день утромъ, когда тотъ еще былъ дома. Алексѣй Алексѣевичъ обѣщалъ оторвать полчаса отъ своего служебнаго времени и быть у Натальи Валентиновны около полудня. И онъ это исполнилъ.

— Я вамъ нуженъ, — говорилъ онъ, цѣлуя ея руку, — это такой рѣдкій подарокъ для меня. Ну, давайте же мнѣ самое трудное, самое головоломное, почти неисполнимое порученіе. Я хочу по крайней мѣрѣ передъ вами отличиться.

— Можетъ быть, это такъ и будетъ, Алексѣй Алексѣевичъ, сказала Наталья Валентиновна, — устройте мнѣ свиданіе съ Максимомъ Павловичемъ.

— Что-о? Вамъ? Послѣ всего, что было? — съ удивленіемъ спросилъ Алексѣй Алексѣевичъ.

— То, что было, принадлежитъ къ области, о которой я слишкомъ мало смыслю. А съ Максимомъ Павловичемъ мы старые хорошіе друзья. Я надѣюсь, что это не повредитъ Льву Александровичу. Это можно?

— Нѣтъ ничего невозможнаго на свѣтѣ! конечно, можно… Вѣдь онъ не на лунѣ, а всего только на Шпалерной… Но сперва надо узнать, здѣсь-ли онъ еще. Можетъ быть, его куда нибудь уже угнали.

— Такъ узнайте-же какъ можно скорѣе и устройте. Для вашего спокойствія могу вамъ по секрету сообщить, что Левъ Александровичъ противъ этого ничего не будетъ имѣть.

— А-а… Ну, прекрасно, я вамъ это устрою по телефону.

— Такъ пройдите въ кабинетъ. Тамъ есть телефонъ.

— О, что вы, голубушка, развѣ можетъ вынести подобную вещь частный телефонъ? Нѣтъ, я это сдѣлаю изъ Министерства. Черезъ часъ пришлите ко мнѣ Володю и онъ принесетъ вамъ все, что нужно.

Онъ уѣхалъ. Володя былъ снаряженъ къ нему и скоро принесъ ей свѣдѣнія.

Максимъ Павловичъ былъ еще здѣсь. Посѣщеніе устроено. Въ три часа она должна быть на мѣстѣ.

— Я васъ провожу туда, — сказалъ Володя.

— Развѣ и вамъ можно?

— Нѣтъ, я только провожу васъ и подожду тамъ. Алексѣй Алексѣевичъ совѣтуетъ не ѣхать въ своемъ экипажѣ, а взятъ извощичій. Это предосторожность. Ахъ, знаете, я убѣдился, что вся дѣятельность чиновниковъ состоитъ изъ предосторожностей.

Въ третьемъ часу они вышли изъ дома и взяли извощика.

Максимъ Павловичъ былъ предупрежденъ о предстоящемъ посѣщеніи. Онъ только не зналъ, кто его посѣтитъ. Къ нему являлись очень многіе, вся редакція и даже совершенно незнакомые люди. Но въ болѣе ранній часъ, скоро послѣ полудня. Въ три часа обыкновенно даже не было пріема. Поэтому онъ интересовался этимъ визитомъ.

Когда дверь въ его комнату растворилась и вошла дама, съ лицомъ, прикрытымъ густой, черной вуалью, онъ вскочилъ съ кровати, на которой сидѣлъ и установился на нее глазами.

Онъ слабо различалъ черты ея лица, но по тонкой стройной фигурѣ почти уже догадался, что это Наталья Валентиновна.

Она ни одной секунды, не оставила его въ заблужденіи, и сейчасъ же подняла вуаль.

— Вы? Боже мой! Не ждалъ… Говорилъ Зигзаговъ, цѣлуя у ея руки. — Вотъ стулъ — единственный; садитесь, дорогая, милая, добрая… Какъ же это могло случиться?

— Погодите, дайте собраться съ духомъ, — сказала Наталья Валентиновна, осматривая комнату, — здѣсь не такъ плохо, какъ…

— Какъ я заслуживаю? Не правда ли?

— Почти правда, Максимъ Павловичъ. Да, да, почти правда…

Это была маленькая комната съ небольшимъ окномъ, выходившимъ во дворъ и дававшимъ достаточно свѣта. У стѣны стояла узенькая кровать, на ней былъ тюфякъ, прикрытый бѣльемъ и одѣяломъ, и подушка. Былъ столъ, простой ясеневый, и стулъ.

Комната вовсе не имѣла тюремнаго вида, а скорѣе дешеваго номера въ плохонькой гостинницѣ.

— Какъ, — воскликнулъ Зигзаговъ, взглянувъ на затворенную дверь. — Даже жандарма нѣтъ? Это первый случай. Обыкновенно я изливаю свои чувства къ друзьямъ въ присутствіи жандарма, который, впрочемъ, благосклоненъ и, когда мы начинаемъ говорить о политикѣ, онъ закрываетъ уши. Вотъ что значитъ — могущественная покровительница. Но радъ я вамъ ужасно. Ну, браните, браните, я готовъ слушать отъ васъ самыя жестокія слова.

— Буду бранитъ, — сказала Наталья Валентиновна, — зачѣмъ вы предпочли поступить безумно? Если это было нужно по вашимъ соображеніямъ, вы могли поручить кому-нибудь изъ вашихъ друзей.

— Ну, нѣтъ. Эту честь и это удовольствіе я не уступилъ бы никому.

— А теперь вамъ плохо.

— Все равно, милая Наталья Валентиновна, когда нибудь было бы плохо, раньше или позже. Теперь по крайней мѣрѣ по хорошему поводу. А что, вамъ извѣстна моя судьба?

— Нѣтъ, этого я никакъ не могла еще узнать.

— А мнѣ извѣстна. Хотите, я вамъ разскажу? Меня пошлютъ на югъ, въ нашъ родной городъ, но не долго я тамъ буду свободно посѣщать тѣ уголки, въ которыхъ мы съ нами часто сиживали — на бульварѣ, за городомъ на берегу моря, или у милыхъ нѣмцевъ — помните? Очень скоро ко мнѣ придутъ и возьмутъ меня и посадятъ. А затѣмъ — 5-го января я явлюсь на скамью подсудимыхъ по извѣстному вамъ процессу.

— Какъ? Вы думаете, что васъ опять привлекутъ?

— Да какъ же иначе? Я былъ освобожденъ незаконно, благодаря лишь благосклонности господина министра. Теперь я лишилъ себя этой благосклонности и, само собою разумѣется, меня должны взять.

— Этого не будетъ, Максимъ Павловичъ. Я вамъ ручаюсь. Этого не будетъ.

— То-есть вы хотите настоятъ на этомъ передъ его высокопревосходительствомъ? А я васъ умоляю не настаивать. Простите мнѣ, вы такъ добры ко мнѣ, что этого я не долженъ бы говорить вамъ, но не могу не сказать: отъ Льва Александровича я больше никакой услуги не приму.

— Какъ вы можете не принятъ, если онъ самъ сдѣлаетъ ее?

— Не приму. Буду кричать, протестовать… Это была слабость съ моей стороны, что я согласился тогда выйти изъ тюрьмы. Я долженъ былъ испитъ чашу до дна, какъ испиваютъ ее другіе. Я, положимъ, радъ, потому что это дало мнѣ возможность написать мою статью; впрочемъ, я не долженъ такъ говорить съ вами.