Канун - Страница 10

Левъ Александровичъ и отмѣтилъ его, исключительно благодаря этой нечеловѣческой энергіи. Онъ, конечно, могъ устроить Корещенскаго гораздо лучше. Ему ничего не стоило-бы сдѣлать его членомъ правленія какого-нибудь банка или директоромъ промышленнаго акціонернаго предпріятія. Самъ онъ во всемъ этомъ имѣлъ сильное вліяніе, почти власть.

И онъ предлагалъ Корещенскому, но тотъ отказался. Въ немъ еще горѣлъ огонь общественнаго дѣятеля.

— Погодите, — говорилъ онъ, — вотъ выгоритъ все тамъ, въ душѣ, тогда займу спокойное мѣсто.

Кромѣ того, ему нравилось, что при своемъ занятіи онъ долженъ быть постоянно въ разъѣздахъ и, благодаря этому, имѣлъ право не бывать у себя дома и какъ можно рѣже встрѣчаться съ женой.

По наружности онъ менѣе всего походилъ на человѣка, способнаго къ неусыпной дѣятельности. Громоздкій, плотный, нѣсколько даже наклонный къ ожиренію, съ широкимъ лицомъ, сильно обросшимъ темными волосами, необыкновенно смуглый, похожій на цыгана. На головѣ у него была куча волосъ — непокорныхъ, курчавыхъ, тонкихъ, смолистаго цвѣта.

Но не взирая на такую тяжесть своего тѣла, онъ носился изъ уѣзда въ уѣздъ, какъ птица, и въ управѣ просиживалъ надъ живыми цифрами по пяти часовъ кряду. И за семь лѣтъ земской службы онъ создалъ новое дѣло. Статистика у него была поставлена удивительно, мѣстное земство сдѣлалось извѣстно въ этомъ отношеніи. На него ссылались, какъ на образецъ, и изъ другихъ земствъ пріѣзжали посмотрѣть и поучиться у Алексѣя Алексѣевича Корещенскаго.

Ему было это пріятно. Онъ гордился своимъ созданіемъ и это поощряло его своеобразное тщеславіе.

Но Левъ Александровичъ всегда смотрѣлъ на него, какъ на человѣка, котораго необходимо привлечь къ такому дѣлу, гдѣ потребуются энергія и способности. И онъ всегда держалъ его въ своихъ планахъ на будущее, которыхъ еще никто не зналъ.

Зигзагова въ домѣ Мигурской встрѣтили радостными криками. Максимъ Павловичъ принялся съ дружескимъ жаромъ цѣловать руки Натольи Валентиновны, и облобызался съ Корещенскимъ. Даже Вася, которому теперь было не больше двѣнадцати лѣтъ, помнилъ его и раздѣлялъ общую радость.

Гостинная, гдѣ они сидѣли, была обставлена очень уютно и мило. Въ ней хорошо сидѣлось, она располагала къ непринужденной бесѣдѣ. И бесѣда лилась безостановочно.

Конечно, прежде всего, дано было слово Зигзагову, отъ котораго требовали, чтобы онъ разсказывалъ о своей жизни въ ссылкѣ.

— Да ничего, господа, ей-ей же, не такъ это плохо, какъ думаютъ. Скверное помѣщеніе, скучная пища, но люди, право же, люди очень интересные и милые. У меня тамъ осталось полгорода пріятелей. Я вѣдь люблю человѣка во всѣхъ его видахъ, а чуть въ немъ открывается какая-нибудь своеобразная черта, такъ ужъ меня тогда и конфектами отъ него не отвлечешь. А городъ изстари служилъ мѣстомъ ссылки и тамъ половина населенія образовалась изъ прежнихъ ссыльныхъ. Вѣдь многіе застрѣваютъ въ мѣстѣ ссылки и дня, когда имъ разрѣшено вернуться. они не ждутъ. Ужъ завязались отношенія, женились, породнились, завели дѣла. А вѣдь это все люди недюжинные. Когда-то они были сосланы за мошенничество, за подлоги и разныя ухищренія съ цѣлью жить лучше, чѣмъ живется. На эти ухищренія, вѣдь, посредственный человѣкъ не пойдетъ, потому что это рискъ, да и способности требуются повыше обыденныхъ и характеръ. Теперь они давно уже перестали быть плутами и сдѣлались почтенными гражданами, но печать выдающагося ума и характера не можетъ изгладиться. Она остается и въ потомкахъ. И потому они всегда интереснѣе, гораздо интереснѣе нашихъ здѣшнихъ патентованныхъ честныхъ людей, то-есть тѣхъ, у которыхъ не хватило характера нарушить законъ. Ужъ не говорю о моихъ товарищахъ, политическихъ ссыльныхъ, которые всѣ поголовно принадлежатъ къ высшей расѣ людей, способныхъ жертвовать своимъ высшимъ благомъ ради прекрасной фикціи… Нѣтъ, господа, я рѣшительно не жалѣю. Я пріятно, а главное съ пользой провелъ, три года. Если бы не предательская тоска по роднымъ мѣстамъ, по солнцу и ясному чистому небу, да по милымъ друзьямъ и по хорошенькимъ ручкамъ Натальи Валентиновны, по возможности ихъ цѣловать, я охотно просидѣлъ бы тамъ еще столько же.

Такъ говоритъ Зигзаговъ и онъ не ломался. Его живой и впечатлительный умъ въ самомъ дѣлѣ умѣлъ найти интересное всюду.

Корещенскій поддержалъ его. Старшинство по ссылкѣ принадлежало ему. Онъ испыталъ ее послѣ эпизода съ диссертаціей, которая привела къ изгнанію его изъ родного города. Онъ провелъ въ далекихъ мѣстахъ всего два года.

Когда они перешли въ столовую, гдѣ шипѣлъ самоваръ, и усѣлись вокругъ стола, разговоръ какъ-то незамѣтно коснулся приглашенія Ножанскаго. Всѣ четверо знали о немъ. Левъ Александровичъ не скрывалъ своей переписки съ могущественнымъ человѣкомъ отъ Натальи Валентиновны и отъ Корещенскаго.

— Получили что-нибудь новое, Левъ Александровичъ? — спросила Мигурская, разливавшая чай съ какой-то необыкновенно граціозной манерой, и вскользь обратилась къ Зигзагову. — Ну, вы, конечно, за три года не разлюбили крѣпкій чай…

— Разлюбилъ, Наталья Валентиновна, но только тотъ, тамошній, потому что онъ пахнетъ вѣникомъ, которымъ уже цѣлый день мели комнату, но вашъ навѣрно сейчасъ же полюблю.

— Что-нибудь новое? — вторично спросила Наталья Валентиновна Льва Александровича и улыбнулась Зигзагову.

— Да, сегодня, — отвѣтилъ Левъ Александровичъ и сообщилъ о томъ письмѣ, о которомъ говорилъ съ Максимомъ Павловичемъ. Но все тоже. Зовъ безъ опредѣленныхъ указаній. Вы необходимы! Вы неизбѣжны, такого, какъ вы, здѣсь недостаетъ. Я вижу васъ своимъ сотрудникомъ. Но это все очень обще, а я совершенно не выношу общихъ и расплывчатыхъ вещей. Я люблю браться за опредѣленное и ясное. При томъ же приходится сказать и это: сотрудничать съ Ножанскимъ, тогда какъ я почти кореннымъ образомъ не раздѣляю его взглядовъ…