Канун - Страница 16

Но Курчавинъ все же сдѣлалъ видъ, что главная цѣль его посѣщенія дѣловая. Хитрый умъ его придумалъ нѣчто правдоподобное. Въ небольшомъ приморскомъ городкѣ былъ маленькій агентъ пароходнаго общества, который предложилъ газетѣ Курчавина свои услуги быть корреспондентомъ. Курчавинъ и явился къ директору освѣдомиться о его служащемъ. Съ этого и началъ.

Левъ Александровичъ сразу понялъ это, но не забѣгалъ впередъ, а просто далъ свой отзывъ о будущемъ корреспондентѣ. Тогда Курчавинъ перешелъ къ главному.

— А между прочимъ, Левъ Александровичъ, къ вамъ просьба. Вы знаете, что моя газета первая въ городѣ. Кромѣшный разогналъ отъ себя всѣхъ евреевъ. Они въ синагогѣ поклялись не брать въ руки его газету, а вѣдь евреи въ нашемъ городѣ главные подписчики. А Малеванскій такую скучищу разводитъ въ своей газетѣ, что отъ нея мухи мрутъ, и онъ, не знаю ужъ какъ сводитъ концы съ концами. А моя газета идетъ бойко, въ ней и подписчики и объявленія. Мое дѣло солидное.

Въ этомъ Курчавинъ былъ правъ. Изъ трехъ газетъ его листокъ пользовался наибольшимъ успѣхомъ. Это была вполнѣ бульварная газетка, какая и была нужна въ такомъ бойкомъ коммерческомъ городѣ.

— Такъ вотъ-съ я и говорю: вы имѣете вліяніе на Максима Павловича… Нѣтъ, нѣтъ, ужъ не говорите, вы — съ нимъ въ дружбѣ и средства ему посылали, когда онъ былъ въ ссылкѣ. По настоящему, это мы, издатели, должны бы дѣлать… Но какъ-то это не вышло. Да-съ… Такъ говорю я: дайте вы ему, Максиму Павловичу, добрый совѣтъ: ну, что ему рисковать, напримѣръ, съ Малеванскимъ, который, когда приходить время платить сотрудникамъ, корчится, какъ чортъ передъ крестомъ, а за бумагу долженъ двадцать пять тысячъ… Или пачкаться въ органѣ Кромѣшнаго… Кромѣшный, конечно, платитъ будетъ, ужъ онъ съ другихъ сотрудниковъ шкуру сдеретъ, а Зигзагову заплатитъ… Да, вѣдь газета то его паскудная и не къ лицу Максиму Павловичу, пріѣхавшему изъ ссылки, на ея столбцахъ появляться. А пускай онъ идетъ ко мнѣ. Заплачу ему такъ, какъ никто не заплатитъ, а ужъ свободу въ газетѣ, сами знаете, ему давать не надобно, потому онъ самъ ее возьметъ.

— Извольте, — отвѣтилъ Левъ Александровичъ:- я передамъ ему то, что вы говорите.

— Передать мало. Вы посовѣтуйте отъ себя…

— Это я не берусь. Онъ самъ знаетъ вашу газету и васъ, и другія газеты и ихъ издателей. Какъ же я могу вмѣшиваться въ его дѣла?

— Да вѣдь вы же согласны со мной, что самое лучшее ему у меня?

— Да, я такъ думаю.

— Ну, вотъ это и скажите. А онъ только пускай бровью мигнетъ, я сейчасъ и прибѣгу.

Малеванскій дѣйствовалъ совсѣмъ иначе. Это былъ человѣкъ образованный, воспитанный, корректный и сознательно державшійся тѣхъ взглядовъ, какіе проводилъ въ своей газетѣ. Дѣла его дѣйствительно были не блестящи. Газета была слишкомъ серьезна для мѣстныхъ читателей. Онъ держался столичныхъ образцовъ и этимъ портилъ себѣ подписку.

Кромѣ того онъ былъ брезгливъ и потому отвергъ услуги многихъ способныхъ людей, которые, по несчастной случайности, почти всѣ отличались нечистоплотностью и благополучно ютились въ редакціи Курчавина.

И тѣмъ болѣе ему былъ нуженъ Зигзаговъ. Одно его имя было способно измѣнить шансы въ пользу газеты Малеванскаго.

Но онъ дѣйствовалъ напрямикъ. Просто надѣлъ сюртукъ и цилиндръ и сдѣлалъ визитъ Зигзагову и тутъ же изложилъ ему условія.

Кромѣшный былъ въ особомъ положеніи. Онъ зналъ, что Зигзаговъ обратится къ его газетѣ только въ самомъ крайнемъ случаѣ. И раньше бывало, что имя Максима Павловича появлялось въ ней только тогда, когда Зигзаговъ окончательно перессорится съ обѣими либеральными газетами. Тогда Кромѣшный являлся къ нему, соблазнялъ и его газета на время становилась приличной.

Поэтому онъ и теперь могъ предложить свои услуги только «на всякій случай».

И онъ употребилъ для этого методъ, который Зигзаговъ назвалъ разбойничьимъ. Однажды, когда Максимъ Павловичъ ѣхалъ по улицѣ на извозчичьихъ дрожкахъ, вдругъ надъ головой лошади поднялась въ воздухѣ толстая палка, отъ которой лошадь шарахнулась въ сторону, а кучеръ услышалъ зычный окликъ: — Стой! — Лошадь остановилась.

И передъ Максимомъ Павловичемъ стояла громоздкая фигура Кромѣшнаго. Онъ говорилъ: — нигдѣ васъ не поймаешь, такъ я ужъ позволилъ себѣ на улицѣ. Только два слова: въ случаѣ чего, ко мнѣ милости просимъ! Сколько бы ни дали вамъ эти прохвосты, я дамъ больше, вотъ и все. А теперь поѣзжай! крикнулъ онъ кучеру.

Зигзаговъ не успѣлъ даже отвѣтить.

И, взвѣшивая всѣ эти предложенія, Максимъ Павловичъ остановился наконецъ на газетѣ Курчавина. Ее любила толпа, въ ней онъ сразу попадалъ въ широкій кругъ читателей, получалъ большую аудиторію. А у него такъ много накопилось за три года и хотѣлось говорить такъ, чтобъ его всѣ слышали.

Малеванскому онъ написалъ извинительное письмо, а Кромѣшнаго даже вовсе не извѣстилъ. Затѣмъ онъ «мигнулъ бровью» Курчавину и тотъ дѣйствительно сейчасъ же прибѣжалъ.

Дня черезъ три номеръ Курчавинской газеты раскупался на расхватъ. Здѣсь была статья Зигзагова, которую онъ озаглавилъ: «Первый разъ по возобновленіи».

Затѣмъ Максимъ Павловичъ сталъ хлопотать о переѣздѣ на свою квартиру. У него была излюбленная квартира, къ которой онъ очень привыкъ, и она кстати освобождалась. Хозяинъ съ радостью отдавалъ ему за меньшую цѣну, чѣмъ всякому другому. Жилецъ Зигзаговъ былъ своего рода рекламой дома.

Въ ней было шесть комнатъ, а прежняя обстановка его лежала въ складѣ. Все это скоро устроилось и вотъ однажды онъ, простившись съ Львомъ Александровичемъ и его сестрой, взялъ свой чемоданъ и поѣхалъ къ себѣ.