И сейчасъ же квартира его наполнилась друзьями. Ихъ у него было въ городѣ множество. Большею частью это были студенты, которые приходили къ нему запросто и располагались, какъ дома. У него была прекрасная библіотека, которую онъ собиралъ всю жизнь. Онъ любилъ книги, любовно занимался ими, всѣ онѣ были въ красивыхъ переплетахъ и стояли въ порядкѣ, въ нѣсколькихъ шкафахъ; все это уцѣлѣло и теперь наполняло его кабинетъ.
И эта комната имѣла видъ какой-то общественной читальни. Каждый приходилъ, отыскивалъ то, что ему было нужно, садился тутъ-же и читалъ, дѣлалъ выписки. На стѣнѣ висѣло объявленіе, въ которомъ было сказано, что никто не имѣетъ права выносить книжку изъ кабинета, что на домъ книги не выдаются и всѣ это признавали.
По вечерамъ центромъ дѣлались столовая и гостинная. Поднимались горячія бесѣды, пили чай и ѣли простую дешевую закуску. Иногда раздавалась хоровая пѣсня.
Максимъ Павловичъ обожалъ эту жизнь. Онъ былъ одинокъ. Не было у него ни родныхъ, ни близкихъ женщинъ. Но вокругъ его обаятельной личности создалось совершенно своеобразное дружество людей, которые всѣ были ему близки и среди которыхъ онъ переставалъ быть одинокимъ или, можетъ быть, только забывалъ о своемъ одиночествѣ.
Левъ Александровичъ между тѣмъ всѣ эти дни занимался рѣшеніемъ вопроса чрезвычайной важности. Приглашеніе Ножанскаго было на этотъ разъ категорическое. Онъ уже получилъ отъ него письмо съ подробностями. Оказывалось, что тамъ дѣйствительно все было готово для его назначенія.
Въ день полученія телеграммы онъ пріѣхалъ къ Мигурской съ единственной цѣлью подѣлиться съ нею новостью и выслушать ея мнѣніе. Никогда ни съ кѣмъ не совѣтовался онъ въ своихъ дѣлахъ. Но Наталья Валентиновна занимала въ его жизни совсѣмъ исключительное мѣсто.
Въ продолженіе пятилѣтняго знакомства съ каждымъ годомъ онъ все больше и больше чувствовалъ, что эта женщина для его жизни необходима, что для пріобрѣтенія ея онъ долженъ сдѣлать всевозможныя усилія.
Занятый дѣлами, ежеминутно устраивавшій и поддерживавшій свою карьеру, онъ какъ-то не замѣтилъ глубокаго пробѣла въ своей жизни, который привелъ его къ полному одиночеству. У него было много такъ называемыхъ дѣловыхъ друзей, но не было дѣйствительно близкаго человѣка.
Въ отношеніяхъ съ сестрой у нихъ ни разу не блеснула та теплота, которая сближаетъ людей. Любовь къ нему Лизы была холодная и суровая. Но когда онъ ближе познакомился съ Натальей Валентиновной, онъ вдругъ почувствовалъ этотъ пробѣлъ, эту страшную пропасть и онъ невольно спросилъ себя: — «для кого и для чего»? И долженъ былъ отвѣтить, что всѣ его старанія, неусыпный трудъ, все расточительное проявленіе его богатыхъ способностей, все это только для самого себя.
Тріумфъ общественнаго дѣятеля и великолѣпнаго дѣльца могъ удовлетворять его только внѣшнимъ образомъ. Оставалась еще какая то бездонная глубина, которой онъ даже не касался.
И это былъ, можетъ быть, единственный вопросъ, въ которомъ онъ не обнаружилъ смѣлости. Онъ боялся прикоснуться къ нему. И, не смотря на то, что между нимъ и Натальей Валентиновной давно уже существовало наибольшее довѣріе, какое только можетъ быть между двумя людьми, они никогда не говорили о чувствѣ.
Казалось, оно было внѣ всякаго сомнѣнія. О немъ говорили ихъ глаза, ихъ чуткій и тревожный интересъ ко всему, что касалось каждаго изъ нихъ, ихъ нѣжная заботливость другъ о другѣ. Но этимъ дѣло ограничивалось.
Можетъ быть, со стороны Льва Александровича тутъ важную роль играла боязнь дать подтвержденіе нѣкоторымъ городскимъ разговорамъ, а главное — дать мужу Натальи Валентиновны оружіе противъ нея.
Докторъ Мигурскій былъ человѣкъ грубый и зложелательный.
Наталья Валентиновна разсталась съ нимъ при обстоятельствахъ оскорбительныхъ для него, и онъ никогда не забывалъ этого.
Виноватый передъ ней кругомъ, невоздержный, жадный до женщинъ, почти открыто измѣнявшій ей съ покладистыми паціентками, онъ иногда встрѣчалъ энергичный отпоръ и Натальѣ Валентиновнѣ пришлось быть свидѣтельницей многихъ скандальныхъ исторій.
Она давно уже презирала его, но терпѣла ради сына. Но однажды послѣ такого эпизода. который разыгрался въ домѣ, съ отвратительными подробностями, невольнымъ свидѣтелемъ которыхъ былъ Вася, она просто взяла за руку мальчика и сказала мужу.
— Я больше не могу, я ухожу и — навсегда.
Мигурскій былъ огорошенъ такой рѣшительностью и въ первую минуту не нашелся. Наталья Валентиновна, дѣйствительно, ушла и поселилась въ гостинницѣ, а потомъ обзавелась квартирой. Но Мигурскій очень долго дѣлалъ ей всевозможныя гадости. Ради скандала онъ обращался къ полиціи, ходилъ даже въ судъ, хотя и безуспѣшно, распространялъ по городу про нее отвратительныя сплетни и въ тоже время осаждалъ ее письмами, въ которыхъ требовалъ ея возвращенія. Но она оставалась твердой.
Въ послѣдніе два года онъ оставилъ ее въ покоѣ. Но конечно всякій поводъ съ ея стороны доставилъ бы ему удовольствіе и вновь возбудилъ бы его оскорбленную гордость.
Только эта гордость и была причиной его исканій. Никакихъ чувствъ къ ней онъ не питалъ. Но положеніе брошеннаго мужа бѣсило его. Если бы ему удалось возвращеніе въ домъ Натальи Валентиновны, онъ вѣроятно черезъ нѣсколько дней съ негодующимъ торжествомъ выгналъ бы ее и именно такъ, чтобы всѣ это видѣли и знали.
Левъ Александровичъ все это зналъ и хорошо понималъ, что серьезный шагъ съ ихъ стороны поведетъ къ тяжелымъ осложненіямъ для Натальи Валентиновны. Было бы безуміемъ предполагать, что такой человѣкъ, какъ Мигурскій, можетъ переварить мысль о добровольномъ разводѣ. На это не было никакихъ надеждъ. Что же онъ могъ предложить женщинѣ, которую дѣйствительно обожалъ?