— Почему, почему, Алексѣй Алексѣевичъ?
— Да трудно сказать, почему. Вѣдь тамъ, голубушка, все основано на разныхъ пріемахъ да фигурахъ. А я человѣкъ дикій, я ничего этого не умѣю. Мнѣ кажется, что я тамъ буду просто невозможенъ.
— Алексѣй Алексѣевичъ, вы вѣрите въ Льва Александровича, въ его умъ, проницательность, умѣніе освоиться со всякимъ новымъ положеніемъ?
— Да, конечно, конечно.
— Ну, такъ положитесь на него. Онъ никогда не возьметъ на себя отвѣтственности, которой не могъ бы оправдать. Онъ знаетъ васъ, знаетъ, что вы покидаете, и если все-таки рѣшается звать, значитъ увѣренъ, что вы нужны и будете полезны… А ему лично — я знаю — ему вы очень нужны. Въ каждомъ письмѣ онъ говоритъ объ этомъ. Вѣдь вы подумайте, онъ тамъ совершенно одинъ. Поддержка Ножанскаго… Ахъ, это такая палка о двухъ концахъ. Онъ мнѣ жаловался на это. Онъ пишетъ, что Ножанскій поддерживаетъ его съ такимъ видомъ, какъ будто въ душѣ хочетъ спихнутъ его въ пропасть. Ну, такъ если бы вы даже не вѣрили въ самое дѣло, то изъ дружбы къ нему поѣзжайте. Просто поддержатъ его. Вотъ я покажу вамъ одно письмо, гдѣ онъ пишетъ о васъ. Читайте, — сказала она, отыскавъ письмо и показывая ему нѣсколько строкъ.
«Если онъ боится, что можетъ свалиться, такъ втолкуй ему пожалуйста, что мы въ такомъ случаѣ свалимся вмѣстѣ и ужъ вдвоемъ не пропадемъ».
— Ну, довольно, довольно… съ этой точки зрѣнія мнѣ возражать больше нечего. Завтра ѣду.
— Досадно, что проводить васъ я не могу.
— А развѣ это обязательно!
— Хотѣлось бы, но Максимъ Павловичъ соблазнилъ меня поѣхать на недѣлю въ его колонію. Я согласилась сдѣлать это отчасти для себя, а главнымъ образомъ для Васи. Такъ кланяйтесь тамъ и скажите, что относительно моего терпѣнія пусть не безпокоится.
Когда Зигзаговъ пріѣхалъ съ своимъ чемоданомъ, который впрочемъ онъ оставилъ внизу Корещенскій былъ уже твердъ. Наталья Валентиновна быстро собралась и они уѣхали. Передъ отъѣздомъ она распорядилась, чтобы письма пересылали ей почтой, а если будетъ телеграмма, то привезли бы съ нарочнымъ.
Это было очень веселое путешествіе, которое больше всѣхъ доставило наслажденія Васѣ. Онъ рвался на воздухъ, на просторъ, къ морю, къ которому привыкъ и любилъ. Трамвай былъ хорошо знакомъ ему, такъ какъ по немъ онъ ѣздилъ каждое лѣто. Но когда затѣмъ пришлось пересѣсть въ крестьянскую телѣгу, восторгу его не было предѣловъ. Это удовольствіе онъ испытывалъ въ первый разъ.
И Наталья Валентиновна была очень довольна тѣмъ, что согласилась на предложеніе Зигзагова.
Комната сейчасъ же нашлась, она была очень мала, но ею пользовались только, чтобы спать въ ней, остальное время проводили на воздухѣ.
Цѣлые пять дней наслаждались они тихой жизнью, въ колоніи, а на шестой утромъ пріѣхала горничная Натальи Валентиновны и привезла телеграмму.
Она была отъ Льва Александровича, который сообщалъ: «все готово, выѣзжай, жду нетерпѣливо».
Телеграмма эта странно взволновала Наталью Валентиновну. Все это было давно рѣшено, и она какъ бы привыкла къ мысли, что это произойдетъ еще не скоро.
Правда, все у нея было приготовлено. Были сдѣланы распоряженія относительно мебели. Главныя, болѣе крупныя вещи изъ одежды, были уложены. Оставалась только мелочь. Сборовъ было дня на два.
Она послала за Максимомъ Павловичемъ, тотъ сейчасъ же пришелъ.
— Аминь, — сказала ему Наталья Валентиновна. — Вотъ телеграмма, читайте. — Максимъ Павловичъ прочиталъ и вдругъ загрустилъ.
— Знаете, если говорить правду, такъ это даже несправедливо. Я человѣкъ убійственно одинокій. И мнѣ было хорошо съ вами и вотъ я теряю васъ. Это я наказанъ и знаю, за что. За то, что пристроилъ себя въ чужомъ гнѣздѣ.
— Вамъ надобно свить свое, Максимъ Павловичъ.
— Не умѣю. Вотъ птицъ небесныхъ ставятъ намъ въ примѣръ безпечности. Но все же имъ далеко до меня. У нихъ у всѣхъ есть гнѣзда, а у меня… Нѣтъ, этого я никогда не съумѣю сдѣлать. Значитъ, везти васъ обратно?
— Да, ужъ придется… Вы должны отдать намъ послѣднія почести.
— Вы говорите о себѣ, какъ о покойникѣ, и это для меня звучитъ слишкомъ печально… Впрочемъ, простите, я не хочу настраивать васъ на похоронный ладъ. Просто ѣдемъ. Укладывайтесь.
Къ вечеру этого дня они были уже въ городѣ. Наталья Валентиновна принялась спѣшно укладываться. Она почему то не хотѣла лишаться своей обстановки. Рѣшительно никакихъ причинъ для этого не было, а просто ей казалось, что для этого потребуется много времени, поэтому она распорядилась, чтобы все было отправлено въ складъ.
Передъ тѣмъ, какъ уѣхать, она вдругъ вспомнила, что въ городѣ у нея есть мужъ, который имѣетъ права на Васю. Но докторъ Мигурскій уже больше двухъ лѣтъ не добивался свиданія съ мальчикомъ. Кажется, у него завелась другая постоянная семья и даже были дѣти.
Сперва у нея была мысль, передъ самымъ отъѣздомъ опустить въ почтовый ящикъ письмо съ извѣщеніемъ о переѣздѣ въ Петербургъ. Но затѣмъ она перемѣнила рѣшеніе. Зачѣмъ наводитъ его на ложную мысль, будто она такъ или иначе считается съ нимъ? Она рѣшиласъ уѣхать, не извѣстивъ его.
И вотъ опять проводы, но на этотъ разъ немноголюдные и грустные. Корещенскаго уже не было. Онъ уѣхалъ на другой день послѣ полученія телеграммы. Провожали ихъ Зигзаговъ, Володя и еще двое друзей.
Вася ничего не понималъ, но прыгалъ отъ радости: ему обѣщали какое-то большое путешествіе, а это было для него ново.
Володя, который уже кончилъ свои экзамены, и былъ теперь полноправнымъ гражданиномъ, обѣщалъ пріѣхать въ Петербургъ. А Зигзаговъ смотрѣлъ на нее грустными глазами.