— Знаете, — говорилъ онъ, — лѣто еще кой-какъ проведу, а наступитъ зима, и я съ горя возьму да и закачусь въ мѣста не столь отдаленныя.
— Добровольно? — спросилъ Володя.
— Ну, за недобровольностью дѣло не станетъ.
— Нѣтъ, мы васъ выручимъ, — сказала Наталья Валентиновна. — Или вы даже и въ это не вѣрите?
— На это я вамъ не отвѣчу, чтобы не огорчить васъ.
И поѣздъ отошелъ; друзья скоро скрылись. Наталья Валентиновна путешествовала съ удобствами. Большія связи Льва Александровича въ городѣ помогли ей отлично устроиться. Ей предложили большое купе до самого Петербурга и время прошло незамѣтно.
Съ полпути она послала телеграмму Льву Александровичу. И вотъ наступило утро того дня, когда поѣздъ приближался къ Петербургу.
Левъ Александровичъ былъ на вокзалѣ и, что ее удивило, такъ это то, что, когда поѣздъ остановился и она оглядѣла встрѣчавшую публику, первая, кого она замѣтила, была Лизавета Александровна.
— Какъ? И она? — мысленно спросила себя Наталья Валентиновна.
Да, и она. Не только пріѣхала на вокзалъ, а и привѣтливо улыбалась, стараясь всячески выразить ласковость, но достигая этого въ весьма малой степени.
Никто этого отъ нея не требовалъ. Левъ Александровичъ ни однимъ словомъ не намекнулъ на это. Онъ только вечеромъ сообщилъ ей о телеграммѣ.
Но Лизавета Александровна не признавала полумѣръ. Она пережила это и прочувствовала и уже смотрѣла на это, какъ на печальную неизбѣжность. Надо было согласиться съ тѣмъ, что было желаніемъ Льва. А разъ это было такъ, ужъ надо согласиться вполнѣ, чтобы не было никакихъ недомолвокъ и недоразумѣній.
И вотъ она, спрятавъ глубоко въ сердцѣ свои истинныя чувства, совершила и этотъ подвигъ и сама вызвалась ѣхать на вокзалъ, — вела себя, какъ добрая хозяйка, которая рада пріѣзду родственницы.
Левъ Александровичъ въ душѣ былъ благодаренъ ей за это. Онъ именно боялся, какъ бы несогласное отношеніе Лизы не явилось мрачнымъ пятномъ на свѣтломъ фонѣ пріѣзда Натальи Валентиновны.
Съ вокзала ее повезли прямо въ казенную квартиру, которая была обставлена великолѣпно. Напрасно Лизавета Александровна сомнѣвалась въ томъ, что Левъ Александровичъ съумѣетъ выбрать и заказать обстановку. Квартира была обставлена такъ, что въ ней жить было весело и пріятно.
И началась въ ней новая жизнь, совсѣмъ не похожая на ту, какую эти люди вели прежде. Она была новая для каждаго, кто жилъ теперь въ этомъ домѣ.
Она не походила на скучную размѣренную жизнь брата и сестры Балтовыхъ, въ южномъ городѣ, въ большой квартирѣ, гдѣ было столько ненужныхъ комнатъ. Она не походила на жизнь Лизаветы Александровны, царившей тамъ въ хозяйствѣ безконтрольно съ своими вкусами.
И еще меньше походила она на жизнь Натальи Валентиновны въ маленькой квартиркѣ, гдѣ всего было въ обрѣзъ — и мѣста и воздуха и жизненныхъ благъ, гдѣ она, въ качествѣ хозяйки, принимала каждый вечеръ близкихъ друзей своихъ.
Но, можетъ быть, больше всѣхъ нашелъ новаго для себя Вася. Вдругъ все какъ будто разрослось, раздалось въ стороны, расцвѣло и разукрасилось.
Квартира стала большой — съ высокими стѣнами, съ большими зеркальными окнами, въ ней такая красивая обстановка, такъ пріятно ходить по мягкимъ коврамъ.
И Левъ Александровичъ, который пріѣзжалъ къ нимъ въ гости, какъ и другіе, вдругъ оказывается хозяиномъ, близкимъ ему человѣкомъ, какъ будто отцомъ.
Онъ не вникалъ въ сущность этой перемѣны, но ему она была пріятна. И главное, видѣлъ онъ, что у матери его лицо довольное и глаза такіе веселые, какихъ никогда еще у нея не бывало.
Но они не долго оставались въ городѣ. Скоро жизнь въ Петербургѣ стала непріятна. Они взяли дачу на островахъ съ большимъ паркомъ и переѣхали туда.
Левъ Александровичъ каждый день ѣздилъ оттуда на службу, а по вечерамъ они катались въ экипажѣ среди зелени острововъ.
Лѣто прошло незамѣтно. Наступилъ сентябрь. Опять переѣхали въ городъ и начался сезонъ, въ сущности первый сезонъ для этой формы жизни, которая была новой для нихъ всѣхъ.
Это былъ мѣсяцъ, съ котораго въ петербургскомъ чиновномъ мірѣ началось какое то странное движеніе, сущность котораго никто даже не могъ объяснить.
Какъ то вдругъ на общемъ фонѣ казенной будничной канцелярской жизни выступилъ и яркими красками вырисовался департаментъ, во главѣ котораго стоялъ Левъ Александровичъ Балтовъ, а ближайшимъ его помощникомъ былъ Алексѣй Алексѣевичъ Корещенскій.
До сихъ поръ въ департаментѣ шла какъ бы только внутренняя подготовка. По немногу, съ легкой руки Стронскаго, онъ обновлялся. Мало пригодные элементы, отставшіе, привыкшіе къ сонной работѣ кое-какъ, лишь бы было начало и конецъ, подъ разными предлогами удалялись, то переводились на другія мѣста, то выходили въ отставку съ разными льготными условіями, и съ каждымъ мѣсяцемъ все больше и больше подбирались способные и рьяные работники.
Мало-по-малу всѣ какъ-то сговорились, спѣлись и дошли до такого совершенства, что всѣ были соединены одними взглядами на вещи, исходившими, конечно, отъ самого главы.
Не было уже надобности каждому и по каждому случаю давать руководящія указанія. Всѣ понимали другъ друга съ двухъ словъ.
И работали здѣсь какъ то необыкновенно ревностно. Съ десяти съ половиной часовъ утра всѣ были на мѣстахъ, не исключая самого директора. Сидѣли въ канцеляріи столько, сколько было нужно. Случалось, что, вслѣдствіе накопленія дѣлъ и просителей, въ нѣкоторыхъ отдѣлахъ департамента засиживались до семи и восьми часовъ.