Канун - Страница 57

— Да неужто? Вѣдь онъ уже сидѣлъ и въ мѣстахъ отдаленныхъ бывалъ…

— Да вѣдь это не прививка, Мерещенко. Прежнее сидѣнье не гарантируетъ отъ будущаго. Даже напротивъ. И теперь, Meрещенко, дѣло для него стоитъ очень плохо. Компанія ужь очень трудная.

Когда Алексѣй Алексѣевичъ повторилъ все это отрывистыми фразами, между глотками горячаго чаю, Мерещенко насторожилъ уши и внимательно вслушивался не столько въ слова, сколько въ тайный ихъ смыслъ. Ему надо было отвѣтитъ себѣ на вопросъ: зачѣмъ собственно звали его и чего именно отъ него хотятъ?

То, чего отъ него хотятъ здѣсь, было для него закономъ. Koрещенскій въ его глазахъ есть Балтовъ. Они одно. И это такой рѣдкій случай. что онъ нуженъ для нихъ, и уже, конечно, за это одно онъ возьметъ отъ нихъ тысячу услугъ.

Его хлопоты по части развода у Мигурскаго относились совсѣмъ къ другому роду дѣлъ. Это простое порученіе со стороны Льва Александровича, за которое ему заплатятъ деньгами или какой-нибудь другой выгодой.

Но тутъ отъ него хотятъ, должно быть, чего-нибудь такого, относительно чего не дѣлаютъ распоряженій. Самъ долженъ онъ понимать, и онъ весь превратился въ вниманіе.

— Неужто-же Левъ Александровичъ не могутъ оказать содѣйствіе? спросилъ Мерещенко. — Имъ стоитъ только шепнуть…

— Это невозможно, Мерещенко. Подобныя вещи не шепчутъ… А жаль было-бы Зигзагова. Хорошій человѣкъ. И Льву Александровичу большой пріятель. Вотъ видите, Мерещенко, какое выходитъ положеніе: и Левъ Александровичъ и я занимаемъ видныя и вліятельныя мѣста, а не можемъ помочь пріятелю… А между тѣмъ, сами знаете, Мерещенко, мы живемъ въ счастливой странѣ, гдѣ начальство, ежели пожелаетъ, можетъ присужденнаго даже съ самой висѣлицы снять.

Мерещенко засмѣялся. — Большое начальство же можетъ, Алексѣй Алексѣевичъ! вотъ вамъ примѣръ! вы со Львомъ Александровичемъ: ужъ чего больше? Большое начальство мало что можетъ. А вотъ маленькое, самое малюсенькое, что угодно можетъ. Рука большого начальства подпишетъ, а сдѣлаетъ-то маленькое.

— Вотъ то-то и есть, Мерещенко.

Алексѣй Алексѣсвичъ выпилъ свой чай и быстро поднялся.

— Ну, мнѣ уже ѣхать пора. Очень радъ, Мерещенко, что повидался съ вами, заходите и впредь. Меня застать можно только въ постели, такъ вы не стѣсняйтесь. Прямо входите и стучите кулакомъ въ стѣну. Такъ вмѣстѣ выйдемъ? а?

Онъ ушелъ въ спальню и переодѣлся въ вицъ-мундиръ. Все это онъ дѣлалъ какъ то машинно-быстро. Черезъ двѣ минуты они спускались уже до лѣстницѣ и вышли на улицу. И тутъ же у подъѣзда разошлись.

XVIII

— Что же, Володя, спросилъ какъ-то Левъ Александровичъ племянника:- намѣренъ ты поступить на службу или нѣтъ? Алексѣй Алексѣевичъ уже приготовилъ твое вступленіе.

— Я, дядя, еще не освоился съ Петербургомъ. Дайте время, — отвѣтилъ Володя.

— Ты плохой работникъ, если тебѣ надо такъ долго освоиваться. Вѣдь, потомъ придется освоиваться съ дѣлами, а это надо умѣть дѣлать быстро. Мы съ Алексѣемъ Алексѣевичемъ освоивалисъ, уже будучи у дѣлъ.

— Но, Левъ Александровичъ, — вступилась за Володю Наталья Валентиновна, — Володя слышкомъ молодъ. Онъ даже съ жизнью еще не освоился.

Но Володя освоивался гораздо быстрѣе, чѣмъ можно было думать. Это былъ юноша, одаренный отъ природы хорошими способностями, помогавшими ему быстро схватывать сущность представлявшагося ему явленія. И скорѣе это именно и было причиной его нерѣшительности по части поступленія на службу.

Что-то ему во всемъ этомъ не нравилось. И у него было такое ощущеніе, что, какъ только онъ зачислится въ чиновники, то этимъ самымъ какъ бы распишется «въ соучастіи»…

Въ Петербургѣ у него нашлись товарищи, которые были вхожи въ нѣкоторые кружки «неслужащихъ людей». Очень скоро онъ возобновилъ съ ними сношенія и сталъ бывать въ тѣхъ кружкахъ. Тамъ онъ дѣятельно провѣрялъ свои впечатлѣнія.

Оффиціально имя дяди его стояло высоко. Могущество его съ каждымъ днемъ увеличивалось и укрѣплялось. Это было какое-то феерически-эффектное шествіе вверхъ. Фигура его на глазахъ у всѣхъ выростала и въ то время, когда въ Петербургъ пріѣхалъ Володя, Левъ Александровичъ уже былъ сановникъ, владѣвшій высокимъ чиномъ и орденами, какихъ другіе добивались десятки лѣтъ.

Но Володя внимательно прислушивался къ мнѣніямъ и собиралъ факты, взвѣшивалъ и перевѣшивалъ и все чѣмъ-то оставался недоволенъ. Самъ онъ слишкомъ мало еще зналъ Россію и ея коренныя нужды, чтобы судить и дѣлать основательные приговоры. Онъ только чувствовалъ, что въ этой шумной эффектной дѣятельности, казавшейся какъ бы всепоглощающей, есть что-то искусственное, дутое, не натуральное.

Въ кружкахъ онъ встрѣчалъ полное осужденіе дѣятельности могущественнаго министра. Но тамъ точка зрѣнія была слишкомъ крайняя. То были абсолютно враждебныя мнѣнія и Володя боялся впасть въ ошибку На дядю онъ привыкъ смотрѣть, какъ на человѣка выдающагося и слишкомъ основательнаго, и онъ скорѣе допускалъ, что чего-то тутъ не понимаетъ.

Благодаря всему этому, онъ переживалъ въ высшей степени нервное состояніе и за нѣсколько недѣль жизни въ Петербургѣ замѣтно похудѣлъ. И когда Левъ Александровичъ и Корещенскій напоминали ему про службу, и о томъ, что давно пора ему начать ее, онъ раздражался и ему стоило большихъ усилій не выказать это раздраженіе.

Страстно хотѣлось ему встрѣтить такого человѣка, съ которымъ онъ могъ бы поговорить откровенно, чтобы выяснить свои сомнѣнія, но въ Петербургѣ такого человѣка онъ не находилъ Дѣло было бы просто, если бы тутъ былъ Максимъ Павловичъ. Его онъ отлично умѣлъ понимать.