Канун - Страница 58

Въ кружкахъ попадались люди образованные, компетентные, но слишкомъ уже твердо стоявшіе на своей незыблемой точкѣ зрѣнія.

И, можетъ быть, покажется страннымъ, что послѣ долгихъ мученій и колебаній, Володя выбралъ, наконецъ, человѣка, и этотъ человѣкъ былъ Корещенскій. Почему онъ выбралъ именно его? Можетъ быть, этому способствовала самая пустая случайность: онъ замѣтилъ, что у Корещенскаго была манера о своей дѣятельности говорить съ легкой иронической усмѣшкой.

Да, ему показалось, что этотъ человѣкъ, отдававшій дѣлу дяди всѣ свои силы безъ остатка, самъ переживаетъ сомнѣнія и такого именно человѣка ему хотѣлось послушать. И однажды онъ обратился къ Корещенскому:

— Назначьте мнѣ часъ, Алексѣй Алексѣевичъ, у себя… Мнѣ хочется поговорить съ вами.

Корещенскій посмотрѣлъ на него испытующимъ взглядомъ. Онъ самъ давно уже присматривался къ этому юношѣ, и ему казалось страннымъ, что онъ, стоя у такого могущественнаго источника всякихъ служебныхъ благъ, не рѣшается начать службу при дядѣ.

— Пожалуйста, Володя, изберите воскресный день, когда я все-таки до извѣстной степени принадлежу себѣ. Обыкновенно въ этотъ день я вылеживаюсь на диванѣ. Но, вѣдь, можно бесѣдовать и лежа… И такъ, въ воскресенье приходите ко мнѣ завтракать. Я завтракаю только по воскресеньямъ. И дѣлаю это у себя въ номерѣ. Въ ресторанъ мнѣ нельзя спускаться. Вѣдь я здѣсь вродѣ чуда-юда рыбы-кита. Сейчасъ начинаютъ пялить глаза и показывать пальцемъ.

И въ ближайшее воскресенье Володя былъ у Корещенскаго. Столъ уже былъ сервированъ на двоихъ. Они сейчасъ же засѣли за завтракъ. Говорили о разныхъ пустякахъ, большею частью вспоминали житъе-бытье въ южномъ городѣ.

Послѣ завтрака Корещенскій прилегъ на диванъ и сказалъ:

— Теперь давайте разговаривать. Насколько я понимаю, вы, Володя, полны сомнѣній?

— Да, Алексѣй Алексѣевичъ, я полонъ сомнѣній! — отвѣтилъ Володя, — но гораздо важнѣе вотъ что: мнѣ кажется, что и вы полны сомнѣній…

— Ха, ха, ха… — съ оттѣнкомъ сарказма громко разсмѣялся Корещенскій:- хороша эта фигура человѣка, изъ двадцати четырехъ часовъ отдающаго дѣлу двадцать одинъ, неусыпно проектирующаго и разрабатывающаго, воюющаго, защищающаго, лѣзущаго въ драку и въ то же время въ полезности всего этого сомнѣвающагося… Живописная фигура. Съ чего же это вамъ показалось, милый Володя?

— Такъ, показалося да и только, — хмуро отвѣтилъ Володя.

— Ну, такъ вы ошибаетесь. Не сомнѣваюсь я, ибо сомнѣніе ведетъ къ колебаніямъ, которыя могутъ разрѣшиться такъ и этакъ… Всѣ герои и подвижники наканунѣ своихъ подвиговъ сомнѣвались и колебались и для иныхъ изъ нихъ сомнѣніе было тѣмъ огнемъ, изъ котораго они выходили закаленными бойцами. А я не сомнѣваюсь. Я просто не вѣрю, ни одной секунды не вѣрю.

Володя быстро поднялся и широко раскрытыми глазами смотрѣлъ на него. Такого категорическаго заявленія онъ не ожидалъ. Сомнѣвающагося человѣка онъ готовъ былъ встрѣтитъ. Эта сутолочная работа, отнимавшая у него почти всѣ сутки, могла отнять у него возможность сосредоточиться и рѣшить, и состояніе сомнѣнія могло длиться безконечно долго. Но чтобы невѣрующій въ свое дѣло человѣкъ могъ такъ отдаваться ему, этого онъ не понималъ.

— Вы не вѣрите? Вы?

— Не вѣрю, ни на одинъ грошъ не вѣрю.

— И вы отдаете ему силы?

— Рѣшительно всѣ.

— Во имя чего?

— Батюшка мой, этого въ двухъ словахъ не скажешь. Я только спрошу васъ: чему я долженъ вѣритъ? Во что? Я человѣкъ извѣстнаго вамъ направленія. Россія для меня состоитъ не изъ двухъ-трехъ милліоновъ людей, тѣмъ или другимъ способомъ взявшихъ палку и ставшихъ поэтому капралами, а изъ ста сорока милліоновъ народа, а я же отлично понимаю, что отъ всѣхъ моихъ неусыпныхъ трудовъ сто тридцать семь милліоновъ даже не шелохнется. Если вы хотите знать, мой милый, что собственно такое я собой представляю, то я вамъ скажу, — скажу въ видѣ сравненія. А вы понимайте, какъ знаете. Прилагайте сообразно вашимъ способностямъ. Я фокусникъ. Видѣли вы когда-нибудь хорошаго фокусника? Видѣли? прекрасно. А видѣли-ли вы плохого фокусника, который довольствуется успѣхомъ въ уѣздныхъ и заштатныхъ городахъ. Тоже видѣли? Великолѣпно. Такъ вотъ-съ, былъ нѣкогда господинъ Ножанскій, это былъ плохой дешевый фокусникъ. Это тѣ господа, которые дѣлаютъ яичницу въ цилиндрѣ, вынимаютъ изо-рта множество разноцвѣтныхъ лентъ, показываютъ исчезновеніе двойки пикъ, манипулируютъ съ волшебнымъ столикомъ… Это фокусы съ заготовкой. Яичница имѣется въ самомъ цилиндрѣ, въ которомъ искусно устроено двойное дно. Ленты лежатъ клубкомъ у него во рту, карты подготовлены, а въ волшебномъ столикѣ все заранѣе устроено и искусно скрыто. А мы дѣлаемъ наши фокусы одной ловкостью. Во мгновеніе ока, пока зрители моргаютъ глазами, мы успѣваемъ совершить явленіе, которое кажется міровымъ, но въ дѣйствительности мыльный пузырь. И мы умѣемъ мыльный пузырь преподнести въ такомъ великолѣпномъ видѣ, что онъ кажется новымъ солнцемъ.

— Но, позвольте, позвольте… Алексѣй Алексѣевичъ, для чего вы это дѣлаете, почему вы это дѣлаете?

— Почему и для чего? — онъ пожалъ плечами. — Почему же мнѣ этого не дѣлать? Я призванъ. Для этого я сдѣлалъ большія усилія…

— Да вы когда поняли это?

— Увы, въ томъ-то и вся штука, что я понялъ все это уже здѣсь, на мѣстѣ. Левъ Александровичъ — обаятельный умъ, онъ соблазнилъ меня самымъ естественнымъ образомъ, и, когда онъ меня соблазнилъ, я горѣлъ и пылалъ и думалъ: а, такъ вотъ оно мое призваніе. Я призванъ спасти Россію. Это, мой милый, случается съ невинными дѣвушками, когда какой-нибудь обаятельный прелестникъ въ жаркомъ монологѣ, ставъ передъ нею на колѣни, обѣщаетъ ей «жизнь иную», тамъ, гдѣ-то на облакахъ и тѣмъ склоняетъ ее къ паденію, а послѣ паденія элегантно приподнимаетъ шляпу и раскланивается. Ну, такъ ей ужъ одно только и остается: совершать паденіе и впредь. Ибо невинность вернуть уже никакъ невозможно. Такъ точно и я: началъ я дѣйствовать, неустанно работать. Работаю, батюшка, работаю и все чувствую какую-то неловкость. Знаете, такое ощущеніе, какъ вотъ иногда человѣкъ ѣстъ сладкое и руки у него дѣлаются липкими. Такъ непріятно, хочется руки помытъ да негдѣ. Сперва думалъ: не освоился, не осмыслилъ, не уразумѣлъ… А потомъ какъ-то собрался съ духомъ и залѣзъ въ свою душу съ ножемъ и — о, ужасъ! Нашелъ тамъ заготовленные клубки разноцвѣтныхъ лентъ, двойныя дны съ яичницей…